«Кто ты: наблюдатель или воин?» Рассказывать о темных страницах истории

Автор / организация: Наталья Мавлевич
2 октября 2007 года Кто добавил: Фомина Елена Юрьевна Просмотров: 1424
Темы: Технологии управления, Непрерывное образование
Тип: Статья, обзор, исследование

Предлагаем вашему вниманию статью про семинар для школьных учителей «Рассказывать о темных страницах истории. Российский и шведский опыт», который прошел 6 сентября 2007 года в музее и общественном центре им. А. Сахарова.

В начале сентября в шведское посольство позвонили из таможни и сообщали о прибытии груза и порядке уплаты пошлины - обычная процедура. «Но поскольку это личные вещи некоего господина Рауля Валленберга, - вежливо прибавил таможенник, - то необходимо предоставить еще и ксерокопию его дипломатического паспорта и дипломатической карточки с обеих сторон в трех экземплярах". Смеяться прикажете или плакать?

Я поделилась этим анекдотом со своими знакомыми разного возраста - и что же? Далеко не все схватывали черный юмор ситуации. Выходит, для многих Рауль Валленберг – тоже просто «некий господин»? Что ж, тем ценнее открытая этой осенью в Московском музее имени Андрея Сахарова выставка «Рауль Валленберг. И один в поле воин». Организованная стокгольмским Еврейским музеем, она при поддержке Шведского Института вот уже несколько лет путешествует по миру. В нашей стране ее появление особенно знаменательно.

Жизнь Рауля Валленберга делится на три части. Первая - детство и юность в лоне богатой, влиятельной шведской семьи, блестящее образование, начало успешной карьеры в бизнесе. Вторая началась в октябре 1944 года, когда он покинул нейтральную Швецию, где люди учились, женились, спокойно работали, и отправился в Будапешт, приняв на себя миссию по спасению венгерских евреев. За несколько месяцев, действуя бесстрашно, неустанно и вдохновенно, он вместе с несколькими помощниками спас от уничтожения в лагерях смерти тысячи людей. Шведские и американские правительства снабдили его деньгами и полномочиями, но то, что он делал каждый день, вступив в открытую борьбу с одним из самых зловещих нацистских палачей Адольфом Эйхманом, похоже на героическую легенду. Спасение давал шведский паспорт - граждане нейтрального государства пользовались неприкосновенностью. И Валленберг изготавливал в посольстве десятки, сотни таких паспортов. А затем раздавал их, иногда останавливая колонны людей, которых гнали на расстрел, или вспрыгивая на крыши готовых к отправке в лагерь вагонов.

В январе 1945 года в Будапешт вошли советские войска. Валленберг по собственной инициативе установил контакт с командованием освободителей, но был задержан и отправлен в Москву. «Не знаю, кто я - гость или пленник», - писал он в последнем письме домой. На этом его следы обрываются. На все запросы шведов советская сторона долгое время отвечала, что знать не знает ни о каком Валленберге. После ХХ съезда, в 1957 году, власти наконец признали: да, был такой, находился в Лубянской тюрьме и был найден 17 июля 1947 года мертвым в камере. Однако серьезного подтверждения официальной версии нет по сей день. До семьи Валленберга время от времени доходили сведения о том, что Рауля видели гораздо позднее в разных советских лагерях. В девяностые годы поисками Валленберга или его следов безрезультатно занималась шведско-российская комиссия. Дело об исчезновении в сталинском Гулаге героя антигитлеровского сопротивления не закрыто по сей день и остается одной из самых позорных страниц нашего прошлого.

Как рассказывать детям о темных сторонах истории? На следующий после открытия выставки день там же, в Сахаровском музее, этот вопрос обсуждали историки, социологи и учителя. Забыв о профессиональных обязанностях, я чувствовала себя, прежде всего, мамой, примеривала все на собственного ребенка.

Нужно ли ему знать о таких вещах, как геноцид, сталинские и нацистские лагеря? Нужно ли не просто рассказать о том, что было, но и объяснить, почему в стране, где нацизм всегда предавался проклятию, долгое время была под запретом тема Холокоста и убитые в Бабьем Яре евреи назывались просто «мирными гражданами»? Как далеко заходить в этих объяснениях? Вспоминать разгул антисемитизма и дело врачей?

Стоит или нет поддерживать фигуру полуумолчания, вслед за одним высоким чиновником, который в середине девяностых на прямой вопрос, поддержит ли министерство издание шведской книги о Холокосте для российских школ, уклончиво ответил: «Ну-у, вы же понимаете, это такая деликатная тема…»

Когда ребенок становится достаточно взрослым, чтобы понять то, что крупнейшие философы ХХ века считают невозможным уразуметь и даже помыслить? Чего мы ждем от подростка, увидевшего на экране или на фотографии печи Освенцима? Чтобы он заплакал? Чтобы спросил, почему? И что на это «почему» отвечать?

Преподаватель истории Тамара Эйдельман словно прочла мои мысли. Было бы кощунством затрагивать тему Холокоста (или Гулага) формально и вскользь. Но едва ли не хуже «пережать» и добиться обратной реакции. В ответ на страшную информацию у детей может включиться механизм психологической защиты. Попросту говоря, возникнет желание закрыть глаза, чтобы не пускать в душу ужас. Даже в иерусалимский музей Холокоста не пускают детей до двенадцати лет. Еще одна опасность - превратить этот предмет в заезженную пластинку, в жвачку, так чтобы он не вызывал вообще никаких чувств, как это случилось в советской школе с темой Великой отечественной войны.

Один из способов уберечь детскую психику - показывать не только тьму, но и свет. Да, везде находились палачи, но были и Януш Корчак, и мать Мария, и Рауль Валленберг, были простые люди, чьи представления о добре и зле не поколебали ни страх, ни морок. И победили в конечном счете они.

Гибель миллионов осознать действительно невозможно, но можно поставить себя на место конкретного человека. И вот на полчаса Тамара Эйдельман превратила аудиторию в школьный класс, а экран проектора - в классную доску. Тема урока: «Немецкие евреи - дорога к уничтожению».

Материал - выдержки из дневника двенадцатилетнего еврейского мальчика, в котором он записывал все запретительные указы, появлявшиеся с марта 1933 года до июня 1942-го, когда начались депортации в Освенцим. Запреты на профессии, запрет пользоваться общественным транспортом, электроприборами, велосипедами, желтые звезды на одежде и на домах, принудительные работы, выселение… Детям кажется особенно нестерпимым, что нельзя играть со сверстниками и надо расстаться с домашними животными. (Признаюсь, эту часть урока я повторила дома. Увидела широко распахнутые глаза, услышала вопрос, который не придет в голову взрослому: «И что с этими кошками и собаками потом стало? Нет, я бы Дымку не отдал!» - «А что бы ты сделал?» И тут у нас начался разговор. Посыпались и трудные «почему»: «Почему людей унижали и убивали? Почему они не уезжали? Почему никто не заступался?»)

Другая московская учительница Елена Беленькая, строит разговор иначе, но принцип у нее тот же - разбудить в детях сопереживание. Ее старшеклассники смотрят фильмы, собранные в фонде Спилберга (и доступные всем желающим), им тоже предлагают стать на место человека, у которого отнимают жизнь по кусочкам. Слушаю и мысленно перебираю учителей истории, с которыми имела дело, четырежды взбираясь по школьным ступенькам: сама и с каждым из детей. Кто из них, во-первых, пожелал бы делать то, чего не требует жесткая программа, а во-вторых, смог создать в классе такую атмосферу живого времени?

Детям еще проще представить себя не в Берлине, а в не столь далеком Киеве. Вот гонят по улицам толпу людей, которые вчера были твоими соседями, друзьями, одноклассниками… Или пусть даже не были друзьями, может быть, ты, вслед за кем-то из взрослых, неприязненно косился на них, они тебя раздражали, и ты в глубине души был не прочь, чтобы их куда-нибудь выселили. Каково тебе смотреть на такое?

Холокост нельзя просто «проходить» - имена-даты-цифры. Как сказал шведский учитель Микаэль Энокссон, говорить нужно не about, a from - из Холокоста, а не о нем. Точно так же, как коллега из Москвы, Энокссон рисует на доске треугольник. Три вершины – три позиции: жертва, палач и наблюдатель. «Я пишу это в самом начале урока, еще не объявляя тему, и спрашиваю детей, что, по их мнению, отражает такая схема? Почти каждый раз слышу один и тот же ответ: это наш класс».

Разговор о Холокосте - прежде всего разговор о нравственности. Уничтожение евреев (и цыган, и душевнобольных, и гомосексуалистов… - список мог быть и другим: раз присвоив право фильтровать людей, выбирать фильтры можно по собственному усмотрению) - пример, модель того, к чему может привести (и привел - вот тут нужны имена-даты-цифры ) соблазн легкого решения конфликтов типа «они и мы», постоянно нарастающих в любом человеческом обществе, на любом уровне. Рискну повторить страшное выражение, которое в тот день прозвучало несколько раз из разных уст: Холокост - «благодатная тема». В том смысле, что правда о Холокосте - потрясение, которое можно и нужно использовать, чтобы в свете ее посмотреть на сегодняшний день. Например, на все более популярный лозунг «Россия для русских», на «очищение» московских рынков от инородцев. На травлю толстой девчонки или новенького мальчика в классе. На милицейский фейс-контроль в метро. На расистские шалости футбольных фанатов, свастики и антисемитские надписи на стенках.

Разговор о Холокосте - разговор о готовности сделать выбор, о той самой третьей позиции. В тюремной карточке Валленберга на Лубянке его статус был обозначен как «дипломатический наблюдатель». Только голос совести побудил его стать воином. Ни жертва, ни, в конечном счете, палач своей роли не выбирают, а вот стоящий рядом решает сам: пассивно созерцать, отвернуться или активно вмешаться в творящееся зло. Страшный смысл Холокоста для европейской цивилизации был сформулирован еще и так (эту формулировку привел социолог Борис Дубин): «От гётевского Веймара до Бухенвальда всего несколько сот метров». А Лубянка и Колыма, несмотря на географическую отдаленность, - просто филиалы Бухенвальда. Судьба Валленберга - живое тому доказательство.

Я все же отчетливо поняла, чего хочу от своего ребенка, открывая перед ним темные страницы мировой и отечественной истории: личного осмысления. То есть, конечно, не полного осмысления, но личного участия в этом процессе, которым больше полувека занята уязвленная совесть человечества. И мне важно, чтобы этот разговор не остался домашним, а произошел в государственной школе - тогда ребенок будет знать, что этические и гражданские нормы общества, в котором он живет, не позволяют оттеснить куда-то в примечания петитом память о жертвах и героях. Пока этого нет, катастрофа нацистских лагерей смерти так и будет, как показал опрос «Левада-Центра» в 2000 году, занимать в сознании россиян чуть ли не последнее место в ряду значимых событий ХХ века. И у автора циничного высказывания: «Да хватит уж расчесывать этот гондурас!» (цитата из интернетовского «Живого журнала») будет находиться все больше единомышленников.

Музей имени Сахарова, наверное, самое подходящее место для выставки, посвященной Раулю Валленбергу. Не только потому, что Андрей Дмитриевич в свое время и сам участвовал в его поисках. Точно так же, «И один в поле воин», называлась книга, написанная о Сахарове. Этих двух людей роднит чувство личной ответственности, рождающееся из свободы и достоинства и не позволяющее считать себя в жизни бессильной пешкой или бесстрастным наблюдателем. Хотела бы я знать, кто учил их истории?

Другие публикации по теме:

http://www.e-slovo.ru/358/nayman.htm

http://www.russ.ru//culture/teksty/i_odin_v_pole_voin

http://grani.ru/Society/History/m.127348.html

http://www.mn.ru/issue.php?2007-37-55

http://www.russ.ru//culture/besedy/holokost_byl_ne_edinstvennym_genocidom_v_istorii_no_unikal_nost_ego_v_tom_chto_on_proizoshel_v_samom_serdce_prosveschennogo_mira